Зарегистрирован: 19 май 2010, 11:19 Сообщений: 4401 Откуда: Москва пол: Жен Город: Москва
ой) мы в детстве пели песенку, что-то такое
Папа, мама, каша, кошка, книжка, яркая обложка, Буратино, Карабас, ранец, школа, первый класс ...
и тд, а финал -
...юбилей, часы, награда, речи, памятник, ограда.
_________________ Ничего, перевернётся и на нашей улицей грузовик с мотивацией.
Dikaya Koshka
Заголовок сообщения: Re: Стихи
Добавлено: 26 июн 2014, 15:33
Администратор
Зарегистрирован: 17 сен 2009, 17:05 Сообщений: 12440 Откуда: Москва пол: Жен Город: Москва
Павел Фахртдинов · Москва ·
Кто слабее, тот прав.
Тот, кто слабей, тот и прав. У Светы пустой рукав. В довоенной жизни была Света неженкой, Любила подолгу плескаться в ванной. А в военное - стала беженкой. С теткой Анной Ютятся в каморке в Питере. Приютили. Пока не обидели. Света кружит внизу в центре города-кратера. Тётка следом, на пару кругов отстав. Света ждет. Как-никак, тётка вместо матери. Света ждёт. Кто слабей, тот и прав.
Тот, кто слабей, тот и прав. У солдата в бою нет прав. Был приказ разбомбить. Он выполнил. Он бы спирта потом выпил Нил, Но спирта и сто грамм не выдали. И бранится солдат, взглядом внутрь упав: "Сами, суки, небось, всё выжрали. А солдату нужней. Я прав?"
Тот, кто слабее, тот прав. Змеится к границе состав Из броне-мать-её-техники. Прямиком. Без дозаправ- ки. Кислые речи агрессора, Тухлая дипломатия. "Глянь, какова их пресса, а!.. Как одноглаза, мать-её!.." "Страна входит в большой состав. Мы малы. Кто слабей,тот прав."
Тот, кто слабей, тот и прав. Страны объединились в анклав, Водят за нос и вводят санкции. Эх, устроить бы всем просраться им!.. Помоги, высший суд, направь! Кто слабее, тот прав!
Тот кто слабее, тот прав. Высший Суд глядит из оправ Галактических. И жаркие карлики Шкварча, дополняют их сплав. А тот, кто слабее того Суда, Фасетчатый глаз направляет туда Из мрака небытия И шепчет: "Это не я. Ты знаешь, Судья, что это - не я. Тот кто слабее, тот прав" Но он лукав. ... И чешется светин пустой рукав.
Зарегистрирован: 23 сен 2009, 08:23 Сообщений: 5147
Не сказать, чтобы я прям вот её стихи люблю все. Но это очень хорошее. Причем, подозреваю, что написано оно было ради двух последних строчек. Они в десятку). Вера Полозкова: Катя пашет неделю между холеных баб, до сведенных скул. В пятницу вечером Катя приходит в паб и садится на барный стул. Катя просит себе еды и два шота виски по пятьдесят. Катя чернее сковороды, и глядит вокруг, как живой наждак, держит шею при этом так, как будто на ней висят.
Рослый бармен с серьгой свое знает четко и улыбается ей хитро. У Кати в бокале сироп, и водка, и долька лайма, и куантро. Не хмелеет; внутри коротит проводка, дыра размером со все нутро. Катя вспоминает, как это тесно, смешно и дико, когда ты кем-то любим. Вот же время было, теперь, гляди-ка, ты одинока, как Белый Бим. Одинока так, что и выпить не с кем, уж ладно поговорить о будущем и былом. Одинока страшным, обидным, детским – отцовским гневом, пустым углом. В бокале у Кати текила, сироп и фреш. В брюшине с монету брешь. В самом деле, не хочешь, деточка – так не ешь. Раз ты терпишь весь этот гнусный тупой галдеж – значит, все же чего-то ждешь. Что ты хочешь – благую весть и на елку влезть? Катя мнит себя Клинтом Иствудом как он есть. Катя щурится и поводит плечами в такт, адекватна, если не весела. Катя в дугу пьяна, и да будет вовеки так, Кате хуйня война – она, в общем, почти цела. У Кати дома бутылка рома, на всякий случай, а в подкладке пальто чумовой гашиш. Ты, Господь, если не задушишь – так рассмешишь. *** У Кати в метро звонит телефон, выскакивает из рук, падает на юбку. Катя видит, что это мама, но совсем ничего не слышит, бросает трубку. *** Катя толкает дверь, ту, где написано «Выход в город». Климат ночью к ней погрубел. Город до поролона вспорот, весь желт и бел. Фейерверк с петардами, канонада; рядом с Катей тетка идет в боа. Мама снова звонит, ну чего ей надо, «Ма, чего тебе надо, а?». Катя даже вздрагивает невольно, словно кто-то с силой стукнул по батарее: «Я сломала руку. Мне очень больно. Приезжай, пожалуйста, поскорее». Так и холодеет шалая голова. «Я сейчас приду, сама тебя отвезу». Катя в восемь секунд трезва, у нее ни в одном глазу. Катя думает – вот те, милая, поделом. Кате страшно, что там за перелом. Мама сидит на диване и держит лед на руке, рыдает. У мамы уже зуб на зуб не попадает. Катя мечется по квартире, словно над нею заносят кнут. Скорая в дверь звонит через двадцать и пять минут. Что-то колет, оно не действует, хоть убей. Сердце бьется в Кате, как пойманный воробей. Ночью в московской травме всё благоденствие да покой. Парень с разбитым носом, да шоферюга с вывернутой ногой. Тяжелого привезли, потасовка в баре, пять ножевых. Вдоль каждой стенки еще по паре покоцанных, но живых. Ходят медбратья хмурые, из мглы и обратно в мглу. Тряпки, от крови бурые, скомканные, в углу. Безмолвный таджик водит грязной шваброй, мужик на каталке лежит, мечтает. Мама от боли плачет и причитает. Рыхлый бычара в одних трусах, грозный, как Командор, из операционной ломится в коридор. Садится на лавку, и кровь с него льется, как пот в июле. Просит друга Коляна при нем дозвониться Юле. А иначе он зашиваться-то не пойдет. Вот ведь долбанный идиот. Все тянут его назад, а он их расшвыривает, зараза. Врач говорит – да чего я сделаю, он же здоровее меня в три раза. Вокруг него санитары и доктора маячат. Мама плачет. Толстый весь раскроен, как решето. Мама всхлипывает «за что мне это, за что». Надо было маму везти в ЦИТО. Прибегут, кивнут, убегут опять. Катя хочет спать. Смуглый восточный мальчик, литой, красивый, перебинтованный у плеча. Руку баюкает словно сына, и чья-то пьяная баба скачет, как саранча. Катя кульком сидит на кушетке, по куртке пальчиками стуча. К пяти утра сонный айболит накладывает лангеты, рисует справку и ценные указания отдает. Мама плакать перестает. Загипсована правая до плеча и большой на другой руке. Мама выглядит, как в мудацком боевике. Катя едет домой в такси, челюстями стиснутыми скрипя. Ей не жалко ни маму, ни толстого, ни себя. *** «Я усталый робот, дырявый бак. Надо быть героем, а я слабак. У меня сел голос, повыбит мех, и я не хочу быть сильнее всех. Не боец, когтями не снабжена. Я простая баба, ничья жена». Мама ходит в лангетах, ревет над кружкой, которую сложно взять. Был бы кто-нибудь хоть – домработница или зять. *** И Господь подумал: «Что-то Катька моя плоха. Сделалась суха, ко всему глуха. Хоть бывает Катька моя лиха, но большого нету за ней греха. Я не лотерея, чтобы дарить айпод или там монитор ЖК. Даже вот мужика – днем с огнем не найдешь для нее хорошего мужика. Но Я не садист, чтобы вечно вспахивать ей дорогу, как миномет. Катерина моя не дура. Она поймет». Катя просыпается, солнце комнату наполняет, она парит, как аэростат. Катя внезапно знает, что если хочется быть счастливой – пора бы стать. Катя знает, что в ней и в маме – одна и та же живая нить. То, что она стареет, нельзя исправить, – но взять, обдумать и извинить. Через пару недель маме вновь у доктора отмечаться, ей лангеты срежут с обеих рук. Катя дозванивается до собственного начальства, через пару часов билеты берет на юг. …Катя лежит с двенадцати до шести, слушает, как прибой набежал на камни – и отбежал. Катю кто-то мусолил в потной своей горсти, а теперь вдруг взял и кулак разжал. Катя разглядывает южан, плещется в лазури и синеве, смотрит на закаты и на огонь. Катю медленно гладит по голове мамина разбинтованная ладонь.
Катя думает – я, наверное, не одна, я зачем-то еще нужна. Там, где было так страшно, вдруг воцаряется совершенная тишина.
_________________ В жизни максималиста чрезвычайно мало справедливости...
Зарегистрирован: 17 сен 2009, 17:05 Сообщений: 12440 Откуда: Москва пол: Жен Город: Москва
Она передвигалась еле еле И как еще душа держалась в теле Хозяин чтоб от мук освободить Решил свою собаку утопить С большим трудом старушка в лодку села И преданно ему в глаза глядела Булыжник в сетке за бортом висел А он петлю на шею ей надел Хозяин помнил, как она бывало, За палкой в воду радостно ныряла И вот сейчас, как бы играя с ней Он бросил палку, дав команду ей На миг она о старости забыла И бросилась за борт что было силы Но лодка неожиданно в тот миг Перевернулась под истошный крик Хозяин стал тонуть в Шоге весенней Хоть было и несильное течение Но судорогой тело все свело А тут еще воронка как назло Собака, чья петля в одну минуту, Каким то соскочила с шеи чудом Отважно тявкнув ринулась нырять И своего хозяина спасать Вдвоем на берегу они лежали И на ветру от холода дрожали А после отдышавшись кое-как Он нес свою собаку на руках С пословицей не рой другому яму Ухаживал за ней до смерит самой И как то раз нашел ее в кустах С застывшей благодарностью в глазах (c)
Александр Кушнер Когда б я родился в Германии в том же году, Когда я родился, в любой европейской стране: Во Франции, в Австрии, в Польше, — давно бы в аду Я газовом сгинул, сгорел бы, как щепка в огне, Но мне повезло — я родился в России, такой, Сякой, возмутительной, сладко не жившей ни дня, Бесстыдной, бесправной, замученной, полунагой, Кромешной — и выжить был все-таки шанс у меня.
И я арифметики этой стесняюсь чуть-чуть, Как выгоды всякой на фоне бесчисленных бед. Плачь, сердце! Счастливый такой почему б не вернуть С гербом и печатью районного загса билет На вход в этот ужас? Но сказано: ниже травы И тише воды. Средь безумного вихря планет! И смотрит бесслёзно, ответа не зная, увы, Не самый любимый, но самый бесстрашный поэт.
Зарегистрирован: 21 сен 2009, 01:46 Сообщений: 1609 пол: Жен Город: Москва
Леонид Филатов тяжело болел и перед смертью он проводил много времени в больнице. После тяжёлой операции он мог умереть, но в его жизни была маленькая внучка Оля, ради которой он ещё несколько лет прожил.… Своей любимой внучке он перед смертью успел написать стихотворенье.
Тот клятый год уж много лет, я иногда сползал с больничной койки. Сгребал свои обломки и осколки и свой реконструировал скелет. И крал себя у чутких медсестёр, ноздрями чуя острый запах воли, Я убегал к двухлетней внучке Оле туда, на жизнью пахнущий простор. Мы с Олей отправлялись в детский парк, садились на любимые качели, Глушили сок, мороженное ели, глазели на гуляющих собак. Аттракционов было пруд пруди, но день сгорал и солнце остывало И Оля уставала, отставала и тихо ныла, деда погоди. Оставив день воскресный позади, я возвращался в стен больничных гости, Но и в палате слышал Олин голос, дай руку деда, деда погоди… И я годил, годил сколь было сил, а на соседних койках не годили, Хирели, сохли, чахли, уходили, никто их погодить не попросил. Когда я чую жжение в груди, я вижу как с другого края поля Ко мне несётся маленькая Оля с истошным криком: « дедааа погодии…» И я гожу, я всё ещё гожу и кажется стерплю любую муку, Пока ту крохотную руку в своей измученной руке ещё держу.
Зарегистрирован: 19 май 2010, 11:19 Сообщений: 4401 Откуда: Москва пол: Жен Город: Москва
Господи. Насть, спасибо.
_________________ Ничего, перевернётся и на нашей улицей грузовик с мотивацией.
belasolle
Заголовок сообщения: Re: Стихи
Добавлено: 11 ноя 2014, 17:19
Бывалый
Зарегистрирован: 08 май 2010, 22:04 Сообщений: 3368 пол: Жен
Эта осень многих заставляет смотреть на юг, за Кавказский хребет, опять угадывая там миражи чудес, добра и красоты. И раньше так было, и завтра почему-то будет...
Издревле русский наш Парнас Тянуло к незнакомым станам, И больше всех лишь ты, Кавказ, Звенел загадочным туманом.
Здесь Пушкин в чувственном огне Слагал душой своей опальной: "Не пой, красавица, при мне Ты песен Грузии печальной".
И Лермонтов, тоску леча, Нам рассказал про Азамата, Как он за лошадь Казбича Давал сестру заместо злата.
За грусть и желчь в своем лице Кипенья желтых рек достоин, Он, как поэт и офицер, Был пулей друга успокоен.
И Грибоедов здесь зарыт, Как наша дань персидской хмари, В подножии большой горы Он спит под плач зурны и тари.
А ныне я в твою безгладь Пришел, не ведая причины: Родной ли прах здесь обрыдать Иль подсмотреть свой час кончины!
Мне все равно! Я полон дум О них, ушедших и великих. Их исцелял гортанный шум Твоих долин и речек диких.
Они бежали от врагов И от друзей сюда бежали, Чтоб только слышать звон шагов Да видеть с гор глухие дали.
И я от тех же зол и бед Бежал, навек простясь с богемой, Зане созрел во мне поэт С большой эпическою темой.
Мне мил стихов российский жар. Есть Маяковский, есть и кроме, Но он, их главный штабс-маляр, Поет о пробках в Моссельпроме.
И Клюев, ладожский дьячок, Его стихи как телогрейка, Но я их вслух вчера прочел - И в клетке сдохла канарейка.
Других уж нечего считать, Они под хладным солнцем зреют. Бумаги даже замарать И то, как надо, не умеют.
Прости, Кавказ, что я о них Тебе промолвил ненароком, Ты научи мой русский стих Кизиловым струиться соком.
Чтоб, воротясь опять в Москву, Я мог прекраснейшей поэмой Забыть ненужную тоску И не дружить вовек с богемой.
И чтоб одно в моей стране Я мог твердить в свой час прощальный: "Не пой, красавица, при мне Ты песен Грузии печальной".
"На Кавказе" Сергей Есенин, Сентябрь 1924, Тифлис
_________________ Ибо время, столкнувшись с памятью, узнает о своем бесправии (с)
Стилёк - совершенно хамский, приблатненный, развязный до невозможности, типа "дай закурить; ах, не куришь, тварь?!" - и в морду, если не в живот пером; но в живот будут позже. Номер посвящен дикому визгу против "попутчиков". Также там большая, многостраничная статья Г.Лелевича против Ахматовой, но это все пена на мордах и налитые кровью глаза; это понятно. На этой ненависти, напряженной, со вздутыми жилами, вся революция делалась, вся гражданская. Но вот утихло. Пролы победили. Надо же теперь и поэзию, ямбы-хуямбы, надо же и своих Муз устроить на место низвергнутых. Предлагается "отдохнуть на простом народном языке, имеющем доступ к сердцу каждого и оценить по достоинству полную свежести, бодрости и красочности молодую рабочую поэзию, которой целиком обеспечено здоровое устойчивое завтра". Отдохнем на языке. Вот токарь Куканов. "Со своим станком токарным навек я сроднился". "Для меня на нем работать представляет радость". Я с утра его сначала весь промою, смажу, Центора, каретку, супор и патрон налажу. Заточу резец как надо, приверну покрепче, Сам пою, не унываю, чтоб жилося легче. Вот токарь Туманов: Я точу и сверлю, нарезаю резьбу - Непослушный упругий металл, И горжусь, что свою неразрывно судьбу Я с гигантом заводом спаял. Вот наборщик Светаев: Мне стоять у касс не скучно, Я с верстаткой - неразлучен, Буквы строчат стук, стук, стук, Мне - верстатка лучший друг. Вот литейщик Андреев: Прочь с дороги... Искалечат!.. В блоках - нет души... Но бурлят и искры мечут С чугуном ковши. С чугуном и мы пылаем, Рады мы труду. Мы - в машины превращаем Мертвую руду. Чуждые рефлексии, пролетарские поэты пишут, кажется, по одному лекалу: горжусь своим рабочим местом, оно вот такое-то, я радостно на нем херачу, и т.д. Поэты совершенно не нарочно, а токмо по своей пролетарской невинности и свежести не догадываются, что используют один-единственный образ - здорового, звериного такого соития. И то сказать: молодые, с мышцами и яйцами. Ходит веская лопата, Как винтовка у солдата. Безошибочен прицел, В топке уголь побелел. Гуд от пламенного ветра, В дрожи стрелка манометра, - это ярится кочегар Богаев. Сжав руками крепко молот, По железу метко бьешь, И с ударом меркнет голод, - Счастье сам себе куешь, - это вот ярится кузнец Алый (понятно, псевдоним, но какой!) Кстати, не только молодежь вышла в люди хозяйством своим похвастаться, старики тоже хотят. "Старый рабочий поэт Ф.Шкулев" тоже идет к наковальне как на ложе страсти: Что ни взмах - то ближе к цели! От ударов сталь звенит... Серп и молот песнь запели, Пышет заревом зенит. Лейся вихрем, красный шум, Под аккорды бум-дзинь-бум. В зависимости от профессии, каждый поэт-пролетарий обозначает свой мужской прибор по-разному. У кочегара это лопата, а у кузнеца - молот, тоже красиво. У токаря, понятно, резец, а вот и столяр Леонов поспешает - со своим дружком-фуганком: Разболтался, брат фуганок, я с тобою, Будут дни, мы снова гаркнем - к бою!.. А теперь гуди, работай, разогретый, Зафуговывай плотнее Власть Советов. Как все переменчиво! Только что вот томились и тонко чувствовали, только что всё лилово мерцало и звало в какую-то печальную, вечернюю даль, только что "я на башню всходил и дрожали ступени, и дрожали ступени под ногой у меня", - и вот нате вам, явилась бодрость неимоверная. Пришла, топоча, толпа здоровяков и зафуговывает. За советскую страну Молодые плечи гну. Не беда! Не беда! Я люблю часы труда. Но, справедливости и разнообразия ради, не все пролетарские добры молодцы, процитированные в журнале, так физкультурно прямолинейны, не все так откровенно тыкают своей Y-хромосомой в читателя. Есть парочка поэтов извилистых, галантерейных, непонятно даже как проскользнувших в хвалебную статью "Поэзия рабочих профессий", разве что по формальному признаку: воспевают рабочее место. У них сексуальные фантазии позатейливее. Вот водитель трамвая Кузнецов. Да, просто Кузнецов, не Алый, не Хризантемов какой-нибудь, а Кузнецов: От остановки до остановки проскальзываю, Электро-цветы С проводов срываю И звонками всем сторониться приказываю Перед моим трамваем. Прямо Дм.Воденников какой-то. А вот предлагает себя вагоновожатый Андреев: Я звоню, но звоню не на страх - Сила в этих умелых руках. А вот совсем уж чудо в перьях - поэт Долныков! Профессия его не указана, но воспевает он трамвайную кондукторшу. Сколько раз тобою петы Слова, шныряющие глазами лис: "До центра кто имел билеты - Кончились". И снова рвала зеленые, синие, Говорила: "Мест нет!" А на дуге, покрытой инеем, Вспыхивал голубой свет. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . И лязгал от заставы к заставе, А ты рвала зеленые, синие, И завтра, как и вчера, застанут Тебя в вагоне шестнадцатой линии. Поэт Долныков, думаю, никакой не рабочий, а бледный слабосеря, изнывающий в съемной комнате, на продавленном диване в переулках Петроградской стороны, начитавшийся Блока и пропитанный им, но добавивший немножечко и Маяковского - так, на кончике ножа. Но мой любимец все же - парикмахер Макаров. Это такой подражатель Есенина, персонаж Зощенко. Замутился белым облаком Фартук в дымных зеркалах. Отлетает волос проволкой, Нарастая на усах. И порхают пташкой ножницы, Соловьиный льется щелк, Показалось, будто в рощице Вечер синий приумолк. На спиртовке рыжим месяцем Огонька загнутый рог. Из прострижки ясно грезится, Под ногами мягкий мох. А за дверью что-то взвизгнуло - Путь трамвайный недалек. И машинка к уху прыгнула Лягушонком на пенек. . . . . . . . . . . . . . .. Родила меня на фабрике Мать художником голов... Что с ними всеми потом стало? Сгинули в тридцатые? Сами людей сажали? Писали доносные статьи на конкурентов? "Буквы строчат стук, стук, стук"? Ушли в критики? Топтали "попутчиков"? Умерли от пьянства? Или поднялись, окрепли, вошли в комитеты и президиумы? Печатали сборники, следя за веяниями времени? За холодными, злыми, полярными веяниями, еще не догадываясь о наступающей стуже? Но им еще отпущено лет десять, еще кудри вьются, кровь горяча, кожа гладкая, а пещеристое тело - залюбуешься, хоть портки снимай да вселюдно хвастайся. И порой самодовольно этак улыбнешься, Погордишься сам собою - вновь точить возьмешься. Где ты, токарь Куканов?
...особенно сейчас, когда выцарапала, наконец, из бабушки дневники её отца и читаю, параллельно - дневники Пришвина. И тоже достаю время от времени почти прозрачные листочки газет 20-30 годов. Мощнейшие ощущения...
_________________ Ничего, перевернётся и на нашей улицей грузовик с мотивацией.
Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 3
Вы не можете начинать темы Вы не можете отвечать на сообщения Вы не можете редактировать свои сообщения Вы не можете удалять свои сообщения Вы не можете добавлять вложения